Да и вообще, ведь это все — лишь характер. А главное? А главное — порядочность. До момента с выдачей партизан — с порядочностью все в полном порядке. Да и выдачей это не назовешь. Он ведь только потом, когда увидел их, тех, кого выдал, тогда только задумался. А раньше это были для него попросту бандиты. Ну да, да, узость мышления, штампы. Всё — да. Но — не подлость. Бездарный мир…

И в этом же герое заметен контраст между конформизмом обывательского характера и интеллектуально-холодным видением стороннего наблюдателя. Ведь он одновременно и «один из них», со всеми потрохами, и он же — вне серой массы по уму. Раздвоение… «Сумеречный разум моих необразованных сограждан, убаюканный монотонной жизнью, при малейших колебаниях рождает поистине фантастические призраки». И буквально тут же: «А по-моему, жизнь и без того достаточно беспокойна. Всем нам следовало бы беречь свои нервы. Я читал, что слухи опасны для здоровья в гораздо большей степени, чем даже курение». И — он же: «…какие-то стриженые крикуны… никогда не вытирающие ноги в передней; и все их разговоры о всемирном правительстве, о какой-то технократии, об этих немыслимых „измах“, органическое неприятие всего, что гарантирует мирному человеку покой и безопасность». Обыватель? Трус? Примитив? Сложнее и живее. И — умнее! В точности суждений ему не откажешь. «Конечно, я плохо разбираюсь в путчах и революциях, мне трудно найти объяснение всему, что сейчас происходит, но я знаю одно. Когда нас гнали, как баранов, замерзать в окопах, когда черные рубашки лапали наших жен на наших же постелях, где вы были тогда, господа экстремисты… Почему вы не оставите нас в покое? Все вы, господа, унтер-офицеры, и ничем вы не лучше дурака-патриота Полифема».

Мир этого городка — далеко-далеко не черно-белый. Это вам, господа хорошие, не Гиганда… Это — ЗЕМЛЯ.

В какой-то момент АБС все же позволяют себе резко завысить и ум, и речевую культуру героя, сделав его едва ли не носителем авторского монолога. Тот, кто произносит отповедь Харону, — воистину собирательный персонаж, а не просто пожилой неглупый человек, добрый усталый обыватель. Он формулирует отношение интеллигенции конформистской к интеллигенции «революционной» — к тем, кто полагает себя элитой… Или все-таки это отношение человека созидающего — к плесени?.. «Экая жалость — цивилизацию продали за горсть медяков! Да скажите спасибо, что вам за нее дают эти медяки! …Я уверен даже, что вы не нужны большинству разумных образованных людей… воображаете, будто ваша гибель — это гибель всего человечества…»

А в самом деле — кто из них прав? Ведь никакие марсиане для реализации истории «Второго нашествия» вовсе не нужны — как не нужен слег в Стране Дураков. Достаточно всего лишь раз и навсегда устранить необходимость труда за хлеб насущный, в поте лица своего — и… И тогда — что? Исчезнет ли и вправду стремление человечества к некоему никем не определенному «прогрессу»? Или все же потребность в движении для нас важнее, чем наличие у этого движения цели?..

Нет ответа. Писатель не выписывает рецептов и даже не предсказывает течение обнаруженной болезни.

Анекдотический эпизод с незамеченным марсианином — отличная аллегория. И вполне в духе Стругацких. Инопланетянин появился, протянул бумагу, взял пакетик и исчез. Так сказать, вступил в контакт. А они как раз были заняты насущным — спорили о марках. Вот и не заметили ничего. Делов-то…

А авторский оптимизм… Его не так уж много, и весь он — в словах Харона: «У меня, к сожалению, тоже пока нет слов, а их надо найти. Грош нам всем цена, если мы их не найдем».

ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ И ВРЕМЯ КАМНЯМИ УБИВАТЬ. «Сказка о Тройке»

Как известно, очень тяжело читать книгу (смотреть фильм, слушать постановку), где действуют люди, заведомо более глупые, чем читатель (зритель, слушатель). И уж вовсе невозможно всерьез воспринимать художественное произведение, когда оно рассказывает о дураках. Лично мне известно ровно одно исключение из этого правила — «Сказка о Тройке». Причем книга эта — отнюдь не «экшн». Это — повесть эпохи. Повесть державы. И, как показывает наше время (и чего НИКАК не могли предвидеть авторы), державы не одной. Механизм существования Голема, [59] его рефлексы в действии, с полным пониманием всего — от реакций на клеточном, так сказать, уровне до базовых инстинктов — здесь есть все. Персонажи этой повести — не жалкие канализаторы. И даже не «внедрившиеся» ребята из НИИЧАВО. Но именно он, Голем.

Законы его жизнедеятельности впервые напрямую приравниваются здесь к законам природы. Корнеев: «Нельзя ждать милостей от природы и бюрократии».

Что до использования естественно-бюрократических законов в прикладных целях, то главный из этих законов вполне отчетливо сформулировала для Переца Алевтина: «Вникание порождает сомнение, сомнение порождает топтание на месте, а топтание на месте — это гибель всей административной деятельности». Воевать против законов природы — глупо. А капитулировать перед законом природы — стыдно. В конечном счете — тоже глупо. Законы природы надо изучать, а изучив, использовать. Вот единственно возможный подход. Что и делают ученые-маги в финале «Сказки» номер один.

Эдик в начале «Сказки» — живое воплощение ментальности молодой прозы АБС. Смотрится он, конечно, как пародия, вроде пушкинского Ленского с его «Куда, куда…»

«Глаза у него были такие чистые, такие наивные, и весь он был такой нездешний, такой уверенный в могуществе разума, такой свеженький из своего отдела Линейного Счастья, еще пахнущий яблоками и детским смехом, такой избалованный — избалованный дружбой с умными и добрыми людьми, избалованный рациональностью и справедливостью, избалованный горним воздухом чистого знания… Витька и Роман тоже были такими две недели назад».

Реакция «долгожителей» Китежграда, имеющих дело с реальностью, с живым Големом, достаточно давно — целых две недели, — адекватная: человек, воспринимающий почти реальный мир столь наивно, будто перед ним — один сплошной НИИЧАВО, объявляется эгоистом. «— Я не понимаю, ребята, — сказал Эдик. От обиды у него даже припухла нижняя губа…» Соответственно, вместе с Эдиком эгоистичным объявляется и целое мировоззрение. Лозунг которого — понедельник начинается в субботу — потерял свой исходный, немного печальный смысл и превратился в веселенький девиз жизни истинных магов. Нет, лозунг-то сам по себе хорош. Но «работает» он — в сказочном мире… Только и всего.

«Сказка о Тройке» — не просто продолжение «Понедельника», а, как часто случается у Стругацких, — завершение темы сведением к абсурду. И снова — приговором, приговором целой эпохе. Без права обжалования.

В «Тройке» мы наблюдаем сильный и, насколько я знаю, никем и никогда не применявшийся литературный прием: попытку вывести «то, что сойдет за человека» на контакт с прообразами, превратить на время троечников-канализаторов в истинных администраторов с широким кругозором, то есть в тех, кто теоретически и должен был бы сидеть на их месте. А за компанию с членами ТПРУНЯ и анекдотический старикашка Эдельвейс тоже выходит на контакт с чистым прообразом, мрачным гением, приносящим человечеству страшный дар — ответы на все вопросы. Разыгрывающаяся перед потрясенным читателем сцена, вызванная к жизни эдиковым реморализатором, лежит, мягко говоря, за пределами жанра, в котором написана «Сказка». Этот эпизод, как ни парадоксально — я не боюсь этого слова, но поймите меня правильно, — научная фантастика. И притом наивысшего качества.

На таком контрасте жанров и стилей предельно ярко работает сатирическое начало повести: становится видно, насколько далеки лубочные картинки китежградской жизни от оригинала. То есть, говоря языком Роджера Желязны, — от Янтаря, который единственный существует РЕАЛЬНО, отбрасывая более или менее искаженные тени. Тени, населенные ничего не подозревающими существами, уверенными, что они настоящие… Одна из таких теней предстает перед нами в «Сказке о Тройке» номер один. (Следующая степень упрощения, еще более лубочная картинка — «Сказка» номер два.) Что же в таком контексте представляет собой наш, «реальный» мир? И где бы нам взять Эдика Амперяна с его портативным реморализатором — чтобы увидеть настоящее, первооснову?..